Алмас Ордабаев ― известный архитектор, культуролог, педагог. Он из ряда интеллектуальной элиты наших знаменитых казахских шестидесятников, положивших в основу своего жизненного и творческого кредо возрождение национального самосознания.
Алмас Баймуханович ― человек-энциклопедия, всегда имеющий свою неоспоримую точку зрения на предмет. Он один из первых стиляг Алма-Аты, щеголявший голубыми джинсами на Абайке в промежутках между учебой в Питере.
Он из тех специалистов, которые получили образование в столицах бывшего СССР. За его спиной огромный послужной список реализованных проектов: это и архитектурные комплексы, и работа в кино, и живопись, и культурологические тексты, и статьи, и активная преподавательская работа.
Ключевое слово, характеризующее его деятельность, ― модернизация, сохраняющая наследие предков. Автор ИА «NewTimes.kz» Ася Нуриева встретилась и поговорила с доктором философии по архитектуре.
На Западе есть безусловный интерес к сталинской архитектуре.
Начиная с конца 20-х, в 30-х и 40-х на Западе окончательно победила интернациональная архитектура модернистского типа. Советская архитектура, как более консервативная, в те же годы оперировала к классицистическим традициям, но на окраинах СССР она была, каким-то образом, ещё и снабжена всякими восточными завитушками. А это для западных архитекторов, которые к концу 60-х уже устали от интернационального стиля, было – ах! Помните тот лозунг: социалистическая ― по содержанию и национальная ― по форме. Вот они с некоторой ностальгией относились к этому. И когда они видели картинки этих вещей, то приходили в свой местечковый маленький профессиональный восторг! А на самом деле, основная масса людей Советского Союза жили в землянках, бараках и коммуналках. И только начальники жили в отдельных квартирах.
Смена стиля
Она происходила из-за того, что у нас был Димаш Ахмедович Кунаев. Был бы другой руководитель ― развитие республики задержалось бы на десятки лет. Он любил архитектуру и считал, что страна должна развиваться. Он был настолько интеллигентен и толерантен и всегда прислушивался к мнению архитекторов. При нём настолько было развито высшее образование. Хозяином всей большой страны была Москва. Как-то влиял на это Димаш Ахмедович. Он был настолько умным и хитрым, что умудрился из Брежнева сделать своего кента.
Кунаев постоянно и настойчиво проводил идею индустриализации страны. До него она была аграрной. Мы пасли баранов, выращивали немного сахарной свеклы, табак, добывали руду и уголь, которые отправлялись на потребности Союза. А Динмухамед Ахмедович поставил перед республикой задачи реальной индустриализации. И конечно, в конце 50-х и начале 60-х впервые при нём потребовалась армия строителей и архитекторов из Питера, Москвы, Киева.
Первым из этих ребят, окончив МАРХИ, приехал Андрей Корженко. Он до сих пор жив, и мы общаемся. Мы в КазГоре вместе начали работать. Почему я его вспомнил? Поясню: когда к власти пришел Хрущев в 1956 году, произошла полная смена архитектурного стиля. Сталинский ампир кончился. Это называлось борьбой с излишествами ― всеми этими капительками, башенками. Оставались те же кирпичные жалкие коробки, с которых все было содрано. Просто коробка, и все!
И это же очень важный момент. Я могу назвать четыре-пять человек, которые этот процесс переживали!
Старики (Мендикулов, Бакенов) считали, что надо строить как раньше, что перестройка — это глупость, что борьба с излишеством ― это борьба с нашим национальным достоянием!
Будучи членами партии, они понимали, что Москва это так не оставит. Читайте документы партии и правительства. В искусстве всегда так было! Судьба конструктивистов — Татлина, Малевича, ― вы что, не знаете?
И вот в этой ситуации новые архитекторы, такие как Николай Иванович Рипинский, говорили: «Мы не против национальной архитектуры. Но не в орнаменте она должна проявляться, а в создании самой архитектуры, подлинной, как таковой». Саша Корженко первым сделал настоящие современные архитектурные постройки — кинотеатр «Арман», здание АСК со сталактитами.
Тогда, в 60-е, стали открываться молодежные кафе, в которых можно было позволить себе бокал шампанского под джазовые композиции. Проявлялся этот новый стиль в остекленных пространствах, таких как «Аккушка», «Театралка», «Стекляшка». Тогда это было равносильно прорыву! Ещё было кафе при Союзе писателей ― «Каламгер», которое было единственным местом для нашей казахоязычной интеллигентской среды. Разделение между двумя тусовками было чёткое, они не очень сливались, таких как Аскар Сулейменов, Сатимжан Санбаев, писавший по-русски) и позже Дом Кино. Мастерская Калжана.
«Театралка» была попроще. Нашим любимым местом было кафе «Шолпан» (на пересечении Калинина и Аблайхана). Там собирались журналисты, поэты, литераторы. Там работала Маргарита Христофоровна, армянка. Она была администратором. Мы звали её Марго. По сути, она была предпринимательницей нового времени. Она очень выбивалась из ряда её коллег своей харизмой. Марго всех своих клиентов знала по имени, а кто был постарше, и по имени отчеству. Меню было обыкновенным: сосиски с зеленым горошком, советское шампанское, которое мы называли ШОЛПАНское. В «Шолпан» частенько заглядывали и музыканты. Например, Арам Левиталь. Мы его звала Бума. Захаживал и сакфонист Гиллер. Тимур подражал Олжасу, а Олжас играл словами. А Тимур брал матом. И это канало! Все мы были стилягами. И первый стиляга в Алма-Ате, приехавший в настоящих blue джинсах, — это был я!
Мергенов был сам по себе. Он был бизнесмен. Он любил красиво одеваться, хорошо покушать. Этим он отличался от всей массы большинства художников. У Мергенова была кличка Щипач! Это были грехи очень далекой молодости! Однажды я его сравнил с Марино Марини (итальянский художник, представитель символизма – прим.). Я ему сказал это. Он мне сказал: «Кто такой? Я не знаю!».
Весь этот современный стиль шел от архитектуры. Очень сильно отставали наши киношники. Не было такого фильма, который бы передал это время. Абсолютно не было! Первый фильм появился, когда кризис наступил. Некому было отрефлексировать тот период, а жаль!
Я ведь говорю о той арт-атмосфере, которая возникла на западный манер, не та вот ― затхлая, мрачная, совковая, усугубленная старыми недомусульманскими вещами. Наша атмосфера действительно была бы затхлая. Дело в том, что, если не было нескольких людей, попавших на нашу землю, типа Волкова в Узбекистане, Калмыкова и Иткинда в Алма-Ате, атмосфера была бы неприглядной и достаточно тяжелой. Появление этих людей создавало те островки, вокруг которых что-то зарождалось. Самое интересное, что Абылхан Кастеев, которого я считаю очень хорошим художником, почти такого тенгрианского плана, не испытывал никакого влияние на себе. Хлудов был хороший и очень полезный этнограф, но художник он был никакой. Затаевич — человек, который сказал, вот это ценность!
Жаль, что эти островки были очень маленькими, и они не слились и не дали эту общую атмосферу.
Не Хлудов был первым художником нашей земли, а Тарас Шевченко.
В 50-х в Алма-Ату вернулась первая когорта, получивших настоящее хорошее образование художников, таких как Мамбеев, Исмаилов, Сидоркин, Галимбаева, Кенбаев и другие.
Почему это был прорыв? Это была живопись, очищенная от чёрных красок и от затасканных сюжетов «соцреазима». Хоть и с опозданием, но все же мы сделали то, что делали французы в конце 19-го века! Как был хорош Мамбеев! Я имел счастье видеть выставки наших соотечественников в Москве и Ленинграде. Мне было любопытно, как они относятся к нашим художникам…
Был один знаменитый искусствовед, который всегда ходил по выставкам. Мне так приятны были его слова: «Для меня это огромный сюрприз ― какой же вы талантливый народ!».
Но таким людям как Сабур Мамбеев можно и при жизни памятник поставить, он был председателем Союза художников. На него навешали кучу обязанностей. Его вызывали наверх. Но ему удалось сохранить себя как человека. Ещё неизвестно, кто и как бы себя повел на его месте!
Я был беспартийный. Меня поставили завотделом, а это была номенклатурная должность. Полгода я проводил в Туркестане. Вдруг завотделом кадров спохватились: «Давайте быстро в партию вступайте». А тогда все рвались в партию. А я ускользал, как уж.
Я уже собирался уйти из этой удушливой помойки, как вдруг мне сообщили, что для меня появились работа как для архитектора — это сдача музея им.Кастеева госкомиссии.